© Генри Миллер
Мне на глаза недавно попался список запрещенных в различных странах книг в силу их аморальности и прочее-прочее... Меня повеселило мнение некоего редактора о произведении Набокова "Лолита". Он назвал её «самой грязной книгой», которую он когда-либо читал. Маленькая девочка 12-14 лет, прочтя роман, который взяла в общественной библиотеке, решила, что книга заслуживает внимания, что в ней, да, с некоторой омерзительностью, но описаны те события, о которых должен бы задуматься каждый. Недавно я хотел прочесть её снова, ибо мнение маленькой девочки отличается от мнения взрослого человека, т.к. ребенок взирает на окружающий мир сквозь призму простодушия и наивности, которые покидают его при взрослении. Хотя излишней наивностью в этом возрасте я уже не отличался. Если, конечно, не читал Лолиту лет в 9, что возможно, ибо я помню те потоки слез, которые омывали сие творение Набокова... )
Рукописи не горят в их электронной версии, но могут не разворачиваться для пущего спокойствия узревшего их...А взрослый человек, "гений" критики, не нашел ни одного слова кроме тупого штампа - «грязная». Где люди видят грязь? Если ты считаешь правду омерзительной и грязной, а значит таковой, какой она и является на самом деле, то лучше бы тебе закрыться в своей уютной раковине и не пытаться анализировать людей не стремящихся описать несуществующий, утопичный мир победы добра, благородных и непобедимых рыцарей, совершающих лишь праведные поступки и кричащие на каждом углу о чести, достоинстве, добре, сострадании и своем неиссякаемом оптимизме.
Но начал я писать о не менее, а даже более на сей момент, ибо Лолиту стоило бы перечесть прежде чем составлять настолько категоричное мнение, заинтересовавшем меня произведении Миллера - "Тропик Рака". А что я еще мог сделать, узрев список книг, изъятых в приступах праведного гнева с полок магазинов? Конечно, читать их...
С первых строк книги я покорен слогом автора, которого, к сожалению, не читал ранее... Не буду кривить душой и соглашусь с тем, что я прочел о Тропике изначально: "Как только книга была выпущена, судья Верховного суда штата Пенсильвания Майкл Мусманно заявил: «Это не книга. Это выгребная яма, сточная канава, очаг гниения, слизистое собрание всего, что есть в гнилых останках человеческого разврата»". Точнее, я соглашусь с тем, что можно идти на поводу своего узколобия и отказаться признать, что это самое гниение присуще человечеству. Можно закрывать глаза на реально-происходящие мерзости вокруг тебя, но плевать в лицо автору, который не боится описать лишь малую часть неприглядной истины.
Если правда выжигает глаза своей неприкрытой честностью, это всегда вызывает в людях резкую и отрицательную реакцию. Именно поэтому я открыл Тропик Рака самым первым. Ожидая не "гнилых останков человеческого разврата", но чего-то, действительно могущего зацепить меня. Я оказался прав. Хотя, признаюсь, на мгновение и лишь в начале романа я подумал о том, что я не дочитаю до конца книгу, которая настолько сильно грешит аморальностью, неприкрытым развратом и пошлостью.
Однако, как бы странно это не звучало, грубость описания смягчает смысл. Меня не раздражают термины, описывающие особенности строения человеческого тела, ибо это вполне нормальные слова, в которых я не вижу грязи. Как не назови сперму, она ей и останется и т.д. По большей части меня даже не коробят маты, ибо это было бы слишком лицемерно для человека, который сам может использовать их в своей речи. Но меня раздражают описания половых актов в книгах, ибо читать о трепещущих устах и лонах крайне неприятно. Если же все именовано так, как принято выражаться в современном обществе, плюс - не превышает своей пафосностью высоты Эвереста - это можно читать и даже поразмыслить над подобным текстом... Поэтому я быстро понял, что разыгрывать из себя святую деву не имеет смысла. Но, к сожалению, в Сети можно встретить тонны текстов от самых разных людей, заразных, я бы даже сказал, в своих приступах целомудрия, которые решили высказаться о Тропике. Это их дело, впрочем...
Но даже если находить написанное порнографией, чего я, кстати, не узрел совсем - не смотря на вольность подбора выражений и слов о самом процессе "спаривания" Миллер пишет [прим.: в этой книге, иных я не читал пока] достаточно поверхностно, не вдаваясь в детали сего действа, чем грешат многие авторы. И снова повторюсь, ибо потерял нить рассуждения - даже если находить написанное порнографией, не лишь из нее состоит книга, она пестрит трогательными и глубокими высказываниями. Цинично, озлобленно, порицающе, но с другой стороны равнодушно он пишет о том, о чем, я думаю многие люди думали хоть однажды. Подбирая для своих мыслей невероятно красивые и пронзающие фразы. Да, я действительно влюблен в гений этого писателя... ♡
Избранные цитаты:
1. «Нас ждут неслыханные потрясения, неслыханные убийства, неслыханное отчаяние. Ни малейшего улучшения погоды нигде не предвидится. Рак времени продолжает разъедать нас. Все наши герои или уже прикончили себя, или занимаются этим сейчас. Следовательно, настоящий герой – это вовсе не Время, это Отсутствие времени. Нам надо идти в ногу, равняя шаг, по дороге в тюрьму смерти. Побег невозможен. Погода не переменится».
2. «Люди как вши – они забираются под кожу и остаются там. Вы чешетесь и чешетесь – до крови, но вам никогда не избавиться от этих вшей. Несчастье, тоска, грусть, мысли о самоубийстве – это сейчас у всех в крови. Катастрофы, бессмыслица, неудовлетворенность носятся в воздухе. Чешись сколько хочешь, пока не сдерешь кожу. На меня это производит бодрящее впечатление. Ни подавленности, ни разочарования – напротив, даже некоторое удовольствие. Я жажду новых аварий, новых потрясающих несчастий и чудовищных неудач. Пусть мир катится в тартарары. Пусть человечество зачешется до смерти».
3. «Запах весны был уже в воздухе; ядовитой, зловонной весны, которая словно поднималась из выгребных ям».
4. «Я чувствую, как звуки забиваются мне под ребра, а сами ребра висят над пустым вибрирующим пространством».
5. «Я остался невредим. Мир остался невредим. Мне кажется, что все это уже случилось и что я никогда не был более одинок, чем сейчас. С этой минуты я решаю ни на что не надеяться, ничего не ждать – жить, как животное, как хищный зверь, бродяга или разбойник. Если завтра будет объявлена война и меня призовут в армию, я схвачу штык и всажу его в первое же брюхо».
6. «Если главное – это жить, я буду жить, пусть даже мне придется стать каннибалом. До сих пор я старался сохранить свою драгоценную шкуру, остатки мяса, которые все еще были на костях. Теперь меня это больше не беспокоит. Мое терпение лопнуло. Я плотно прижат к стене, мне некуда отступать. Исторически я мертв. Если есть что-нибудь в потустороннем мире, я выскочу назад. Я нашел Бога, но он мне не поможет. Мой дух мертв. Но физически я существую. Существую, как свободный человек. Мир, из которого я ухожу, – это зверинец. Поднимается заря над новым миром – джунглями, по которым рыщут голодные призраки с острыми когтями. И если я – гиена, то худая и голодная. И я иду в мир, чтобы откормиться».
7. «Он как тот герой, что вернулся с войны, несчастный, искалеченный полуидиот, увидевший в реальности свою мечту. Когда он садится, стул разваливается под ним; когда он входит в комнату, она оказывается пуста; когда он кладет что-нибудь в рот, во рту остается противный привкус».
8. «Должен быть какой-то другой мир, кроме этого болота, где все свалено в кучу. Не могу себе представить, что это за царствие небесное, о котором так мечтает все человечество. Лягушачье, наверное. Тухлый воздух, тина, кувшинки, гниющая вода. Сиди себе на листьях кувшинок и квакай спокойно весь день. Я думаю, царствие небесное – это что-то в таком роде».
9. «Я ничему не предан, у меня нет ни перед кем ответственности, нет ненависти, нет забот, нет предубеждений и нет страстей. Я – ни «за», ни «против». Я нейтрален».
10. «Мир все больше и больше напоминает сон энтомолога. Земля соскальзывает с орбиты, меняя ось; с севера сыплются снега иссиня-стальными заносами. Приходит новый ледниковый период, поперечные черепные швы зарастают, и вдоль всего плодородного пояса умирает зародыш жизни, превращаясь в мертвую кость».
11. «Город похож на бойню. Трупы, изрезанные мясниками и обобранные ворами, навалены повсюду на улицах… Волки пробрались в город и пожирают их, меж тем как чума и другие болезни вползают следом составить им компанию…»
12. «И наступает ночь, когда все кончено, когда уже столько челюстей работало над нами, что мы не можем больше стоять на ногах и тело наше висит на костях, как бы изжеванное всеми зубами мира».
13. «Колесо на вихляющейся оси неумолимо катится вниз; нет ни тормозов, ни подшипников, ни резиновых шин. Оно разваливается у вас на глазах, но его вращение продолжается…»
14. «Я люблю все, что течет, все, что заключает в себе время и преображение, что возвращает нас к началу, которое никогда не кончается: неистовство пророков, непристойность, в которой торжествует экстаз, мудрость фанатика, священника с его резиновой литанией, похабные слова шлюхи, плевок, который уносит сточная вода, материнское молоко и горький мед матки – все, что течет, тает, растворяется или растворяет; я люблю весь этот гной и грязь, текущие, очищающиеся и забывающие свою природу на этом длинном пути к смерти и разложению».
15. «И как пробка, занесенная течениями в самый центр океана, болтаешься здесь среди грязи и отбросов, беспомощный, инертный, безразличный ко всему. Колыбель цивилизации – гниющая выгребная яма мира, склеп, в который вонючие матки сливают окровавленные свертки мяса и костей».
16. «Если бы кто-то посмел сказать все, что он думает об этом мире, для него не осталось бы здесь места. Когда в мир является Человек, мир наваливается на него и ломает ему хребет. Он не может жить среди этих все еще стоящих, но подгнивших колонн, среди этих разлагающихся людей. Наш мир – это ложь на фундаменте из огромного зыбучего страха. Если и рождается раз в столетие человек с жадным ненасытным взором, человек, готовый перевернуть мир, чтобы создать новую расу людей, то любовь, которую он несет в мир, превращают в желчь, а его самого – в бич человечества. Если является на свет книга, подобная взрыву, книга, способная жечь и ранить вам душу, знайте, что она написана человеком с еще не переломанным хребтом, человеком, у которого есть только один способ зашиты от этого мира – слово; и это слово всегда сильнее всеподавляющей лжи мира, сильнее, чем все орудия пыток, изобретенные трусами для того, чтобы подавить чудо человеческой личности».
17. «Один взгляд на эту темную незашитую рану – и голова моя раскалывается от образов и воспоминаний, которые мною же самим были так трудолюбиво собраны, зарегистрированы, записаны и разложены по папкам с ярлычками; все они выползают сейчас, как муравьи из расселины в тротуаре; земля перестает вращаться, время останавливается, причинная зависимость распадается, кишки вываливаются наружу с какой-то дикой стремительностью, и их неожиданное выпадение оставляет меня лицом к лицу с Абсолютом».
18. «Каждая летучая мышь, срывающаяся с колокольни, – это погибшее начинание, каждый торжественный крик – это стон, идущий из окопов обреченных. Из этой темной незашитой раны, этой выгребной ямы, этой колыбели наводненных черными толпами городов, где музыка мысли тонет в застывающем сале жизни, из задушенных утопий вдруг появляется паяц, в котором соединились красота и безобразие, свет и хаос. Когда он смотрит вниз и вбок – это сам Сатана, а когда поднимает глаза к небу, то видит масляного ангела, улитку с крылышками. Когда я смотрю вниз в эту расселину, я вижу в ней знак равенства, мир в состоянии равновесия, мир, сведенный к нулю без остатка».
19. «Я потерялся в толпе, шипящие огни одурманили меня, я нуль, который видел, как все вокруг обратилось в издевку».
20. «С мокрым рассветом пришел колокольный звон, и колокола прыгали по кончикам моих нервов, и их языки били в мое сердце со злобным железным гулом».
21. «Яснее всего я вижу свой собственный череп, свой танцующий скелет, подгоняемый ветром; мой язык сгнил, и вместо него изо рта выползают змеи и торчат страницы рукописи, написанные в экстазе, а теперь измаранные испражнениями.И я часть этой гнили, этих испражнений, этого безумия, этого экстаза, которые пронизывают огромные подземные склепы плоти. Вся эта непрошенная, ненужная пьяная блевотина будет протекать через мозги тех, кто появится в бездомном сосуде, заключающем в себе историю рода человеческого».
22. «Человек, подносящий бутылку со святой водой к губам; преступник, выставленный на обозрение на базаре; доверчивый простак, обнаруживший, что все трупы воняют; сумасшедший, танцующий с молнией в руке; священник, поднимающий рясу, чтобы нассать на мир; фанатик, громящий библиотеки в поисках Слова, – все они соединились во мне, от них моя путаница, мой экстаз. И если я вне человечества, то только потому, что мои мир перелился через свой человеческий край, потому, что быть человечным – скучное и жалкое занятие, ограниченное нашими пятью чувствами, моралью и законом, определяемое затасканными теориями и трюизмами».
23. «Может быть, для нас в мире не осталось больше надежды и мы обречены – обречены все без исключения, если так, то соединим же наши усилия в последний вопль агонии, вопль, наводящий ужас, вопль – оглушительный визг протеста, исступленный крик последней атаки. <...> Пусть мертвые пожирают мертвых. И пусть живые несутся в танце по краю кратера – это их последняя предсмертная пляска».
24. «Земля засохла и потрескалась. Мужчины и женщины слетаются, точно стаи ворон над вонючим трупом, спариваются и снова разлетаются. Коршуны падают с неба, точно тяжелые камни. Клювы и когти – вот что мы такое. Большой пищеварительный аппарат, снабженный насосом, чтобы вынюхивать падаль. Вперед! Вперед без сожаления, без сострадания, без любви, без прощения. Не проси пощады и сам никого не щади».
25. «Как хорошо позволить себе быть полным трусом хотя бы один раз в жизни».